Название. Имелся готовый наработанный школьный набор: «Колючка», «Крапива», «Еж», «Кнопка», «Клякса» и пр. Однако нам это казалось уже не по мерке. Я предложила с тайной надеждой – «Щелчок». Под таким названием выпускал газету мой папа в своем академическом институте. Их «Щелчок» пользовался бешеным успехом. Через много лет только смогу я оценить их смелость, ну и острословие, конечно. Сами же мы не боялись ни черта по буйной своей молодости и, как потом стало ясно, по удачному совпадению со временем.
«Щелчок» был принят на ура.
А кодекс наш содержал всего одно правило: никогда не просить присылать нам заметки. Этот унылый почтовый ящик, обязательный причиндал всех стенных газет, казался нам символом несостоятельности. Все, что могло произойти на двух этажах общежития и на двух же этажах университета (он помещался тогда в школе), а также на коротком отрезке между ними: туда-обратно, на дню много раз, потому что мы любили оба эти наши дома – все, что могло произойти интересного и смешного, мы сами в силах были узнать и увидеть. Ибо мы настраивались веселиться, а вовсе не «искоренять недостатки». Ну а потом уже, после выхода нескольких номеров, к нам будут приходить: кто – из любопытства, кто – поучаствовать, посмеяться, просто поболтаться рядом, будут «приносить материал», а кто и жаловаться на кого-то (почему-то в «Щелчок», а не в комитет ВЛКСМ), но это попозже.
Первый номер. Пока то да се, собрались мы только к вечеру (да так и пойдет дальше всегда). Нашли немного карандашей, баночку туши, четверть листа ватмана и, конечно, кисть.
Вадим обмакнул кисть в тушь и вывел «Щелчок». Потом мы полночи старательно вырисовывали с натуры соответствующую позицию пальцев. Материал для первого номера был незатейлив, и незатейлив был стишок:
Одеяло убежало,Улетела простыня,И подушку, как подружку,Чемодан в пыли обнял.И ботинки на простынке,И на тумбочке штаны,В куче вилки и бутылки,Банки с книжками видны.…
и так далее, весь перечень предметов нашего общежитского бытия, оказавшийся в беспорядке, и рисунок достоверно отражал как
...в подушке
Спит спокойненько утюг...
И еще одна находка была в этом номере. Мы сочинили свою подпись – БЯФ, что должна была «скрыть наши имена»: Бойков, Янушевич, Фомичев.
Наш листок, вывешенный в общежитии на доске объявлений, не остался незамеченным, однако не произвел особенного впечатления. На той доске помещалось множество объявлений, выдуманных иногда очень удачно и смешно. На сей фольклорной волне каждый имел шанс отличиться. Такой, например, нехитрый текст: «В школу верховой езды можно записаться у Паши Хенкина» – доводил нас до коликов, хотя не было в нем никакого второго смысла, как впрочем, и первого, просто Паша Хенкин обладал выразительной внешностью. Это бурлила и пузырилась все та же эйфорическая потребность действия, самовыражения, общения, тот же самый выпендреж, что и нас сподвиг на выпуск газеты.
А заметила нас, самопонятно, коммунистическая партия в лице Г. К. Майковской. Она читала нам историю КПСС, одна сама вела семинары во всех группах. Наши ответы оценивала весьма своеобычно:
– Да вы оппортунист, девочка (молодой человек)! – чем побуждала, надо сказать, к изучению «предмета», а главное, к свободному изложению своих мыслей. Она же возглавляла университетскую партийную ячейку, проводила с нами общественную работу, записывала, например, в хор. Строптивый студент Суворов заявил напористо:
– А если я не хочу в хор?!
– А куда же вы хотите в таком случае? – резонно поинтересовалась Майковская, -
что умеете?
– Да хоть плясать, – вспылил Суворик.
– Отлично, запишем вас в кружок танцев.
И она организовала-таки ансамбль народного танца, и Суворик в нем плясал от души.
Кажется, Майковская же выделила нам бумагу и карандаши (ничего ж не было еще). И пригласила нас делать второй номер в класс, где сама засиживалась допоздна (кабинетов у преподавателей тоже не было), еще угостила чаем с пряниками.