Университет в моих воспоминаниях

У каждого из нас дорога в Университет была своя. У некоторых с проблемами. Мне и в страшном сне не могла присниться жизнь в Сибири. Холода меня всегда пугали. Я и сейчас в Израиле больше страшусь зимних холодов (+6, +10градусов), чем летней жары.

В Новосибирск меня и Виталия Шамовского привели негласные правила о допустимом проценте евреев и воля Б.О. Солоноуца (БОСа).

     Поступал в Физтех. Спокойно сдавал экзамены. Был уверен, что пройду, так как оценки были не блестящие, но вполне приличные. В Физтехе не обращали на медаль внимания и заставляли медалистов сдавать экзамены по полной программе. Многие после экзаменов уехали из общежития, а мне ехать было некуда. Денег на дорогу домой, практически не было. Но на обеды в столовой и пиво хватало. В комнате нас было четверо, делать было нечего, и мы целыми днями играли в преферанс, пили пиво и слушали рассказы бывалого абитуриента Чопыка. Звали его Лева, но мы, почему-то, называли его по фамилии. Он уже учился раньше в Физтехе, и его выгнали вместе с парой ребят за то, что они по пьяни в квартире какого то профессора, в его отсутствие, использовали ванную вместо, извиняюсь, туалета. Были и другие его художества. Мы, конечно, слушали такие рассказы, разинув рты.

     В день объявления результатов мы спокойно пошли смотреть списки. К моему удивлению, среди принятых в Физтех моей фамилии не оказалось. Пришлось изучать списки не принятых. Но и там меня не было. Было весьма неприятно, тем более что в предыдущем году меня удачно завалили на экзамене по любимой математике в Московском университете. Это, конечно, другая история. Откуда мне было знать, что с моей фамилией в 1958 году в МГУ соваться не имело смысла.

     Пришлось идти в приемную комиссию узнавать, как получить свои документы. В приемной комиссии, пока искали мои документы, размышлял, что  же теперь делать. Ничего толкового в голову не приходило. Возвращаться повторно в Волгоград очень не хотелось, о существовании своих многочисленных московских родственников я тогда не подозревал. О приеме на стройки по лимиту ничего не слышал. Меня и в Волгограде то взяли на работу только во вредный цех и по очень большому блату. И потребовали, что бы я не заикался о своих правах малолетки (16 лет).

      Через полчаса сконфуженная девушка заявила, что моих документов найти не может. И вообще, сдавал ли я их? К этому времени я уже был не один. Нас таких, без документов, набралось ровно десять парней (девять с «нехорошими» фамилиями и «хулиган» Чопык). Прошел еще час, и только тогда к нам вышел моложавый мужик в галстуке и коротко объявил, что наши документы отправлены в Новосибирск и нам следует обращаться туда.

 Ничего себе. Мы, конечно, дружно запротестовали. А две, откуда-то взявшиеся мамаши подняли крик. И кричать они умели здорово. По крайней мере, к нам еще через полчаса вышел почтенный старичок и начал сконфуженно объяснять, что наши документы забрал с собой Борис Осипович Солоноуц, что в Новосибирске открывается очень хороший университет, в который нас примут без экзаменов, но с собеседованием. В конце концов, имеется также договоренность с МИФИ, что нас туда примут с одним экзаменом по профильному предмету.

      Так я впервые узнал о существовании Б.О. Солоноуца. В общем, мы разбрелись. Двое вернулись к себе в Саратов, где им с их золотыми медалями было гарантировано место в каком то институте, кто-то решил продолжать учиться играть на скрипке, кто-то пошел в МИФИ. Нам с Чопыком в МИФИ не понравилось ничего. Ни проходная с вахтером, ни голые унылые стены, ни пренебрежительное отношение чиновника, к которому пришлось обратиться и долго объяснять, о чем речь. Вернее не понравилось мне, так как Лева и в МИФИ тоже успел поучиться. Ночевать пришлось уже в общежитии на Стромынке. Благо, у Чопыка и на Стромынке оказались друзья.

     Чопык был за то, что бы ехать в Новосибирск. Поближе к семье. У него отец был, где-то в Хабаровске, очень большой генерал. Кажется командующий ПВО Дальнего Востока. Мне было все равно, куда ехать, лишь бы не в Волгоград. Но денег на билеты не было. А ездить без билетов мы еще не умели. Хотели уже идти на станции наниматься грузчиками, но тут неожиданно, как рояль в кустах, появилась проездом из Прибалтики моя мама и дала нам денег на дорогу. Хоть убейте, не помню, как она меня нашла (или я ее?). И вот мы уже едем в Новосибирск.

      На билеты нам хватило, но ведь ехать нужно три дня, а кушать хочется каждый день. И не единожды. Тогда я и узнал, что на свете существуют сердобольные тетушки лет так сорока – пятидесяти, готовые всегда накормить голодных молодых парней. Чем бог послал. Иногда картошкой с огурцами, а иногда и жареной курочкой с булочкой и стаканчиком вина.

Я впервые ехал по этой безлюдной, бесконечной, временами унылой Сибири. С удивлением смотрел в окно на покосившиеся серые избы проплывавших изредка деревушек, на развалившиеся заборы.  После справных казацких хуторов казалось удивительным это пренебрежение к собственному жилью. И в то же время бесконечный мост через Обь,  поражающий воображение железнодорожный вокзал в Новосибирске. Даже в Москве я не видел такой громадины. Контрасты продолжались и дальше. Запущенные одноэтажные дома на улице, ведущей в Новосибирске от вокзала в центр. И громада оперного театра. Замызганный трамвай, люди практически все одетые в ватные телогрейки. После Москвы (и тем более  по сравнению с ярким южным Волгоградом) все было ужасно серо и неприглядно. Позднее я увидел, что, зато в книжных магазинах полки ломятся от книг, практически недоступных к тому времени в Волгограде. Наверное, здесь прекрасное снабжение, или их некому читать?

     Не помню, где размещалась приемная комиссия университета, кажется в Строительном институте, но общежитие нам дали в НИИЖТе. На следующий день мы прошли собеседование. Было очень мило. Говорили за жизнь и на отвлеченные темы. Правда, было две – три задачи, но больше на сообразительность. Не проблема. Проблемой было, что и где кушать.

Многоопытный Чопык на следующий же после собеседования день организовал бригаду грузчиков. Желающих в общежитии оказалось с избытком. Он отбирал по физическим данным. Меня Лева взял по блату. Надо признаться, что работать на станции было не так уж трудно. Грузили на машины из вагонов, и из каких то подвалов мешки, кули, ящики. Только через пару дней я понял, что хитроумный Чопык умело сторонился от таких работ, как разгрузка вагонов с углем или с солью навалом. Не любил он и вагоны с лесом. Кроме того, он умел очень жестко разговаривать с экспедиторами об оплате. Особенно поразил меня один случай, когда мы вроде, по бумагам, нагрузили на пятитонную довоенную  машину 12 тонн грузов. Лева сделал очень просто. Стал сверху на груз у борта машины с двумя ящиками вина и начал громко стонать. «Ой, тяжело, сейчас уроню». Оказывается, по правилам мы (или экспедитор) имеем право на бой вина по какой-то норме. Это существенная часть доходов экспедитора. Экспедитор, естественно, сразу сдался и согласился на все наши условия.

     Только один раз я не выдержал. В тот раз среди груза  были мешки с кубинским сахаром. А это – 100 килограмм. Я с горяча подставил спину под мешок и пошел. Сделал ровно три шага и понял, что сейчас упаду. На до мной немного посмеялись, но мешок отобрали и больше, чем по 70 килограмм на меня уже не грузили. Заработки были очень приличные. Платили сразу же вечером. За 12 часов работы мы получали по 80 -120 рублей. Моя зарплата аккумуляторщика во вредном цехе была 1200 рублей в месяц. Бутылка дешевой водки стоила тогда (в 1959году) 21 рубль 20 копеек.

     Я упоминаю стоимость пол-литровой бутылки водки, так как это удобный эквивалент для оценки предметов, зарплат и т.д. в России того времени. Например, 100 бутылок – хорошая зарплата квалифицированного рабочего. Но если речь идет о шахтере или металлурге, более реально говорить о 200 бутылках. Ну а солидный генерал должен зарабатывать не менее чем на 300 бутылок. Сейчас в Израиле и США оценивают по-другому. Мои сыновья, например, любую вещь оценивают в минутах, часах или неделях своей работы. Но я недавно подсчитал и увидел, что в России это соотношение достаточно четко выдерживается до сих пор. Госплана нет, но госплановские специалисты вероятно остались.

     Кстати, пили мы очень умеренно, чтобы утром не было тяжело работать. Да и нужно было сэкономить деньги на жизнь до первой стипендии.

     Наконец, повезли в Новосибирский государственный университет. Вспоминается долгая дорога. Бетонка с промежутками между большими плитами, на которых непрерывно прыгает старый автобус, долгое стояние на переездах и бесконечный лес по обеим сторонам дороги. С бетонки свернули на просеку с уложенными наспех плитами. Через несколько минут показались котлованы и фундаменты домов. Позднее мы узнали, что это Морской проспект. Не доезжая до двух новеньких четырехэтажных домов, свернули на грунтовую дорогу. Еще минута и мы на какой то поляне, где стояли армейские палатки.

     Нас построили и объяснили, что университет еще НЕ строится, что жить будем в общежитии, которое еще НЕ сдано, что учиться будем в школе, которая еще НЕ достроена. А пока друзья, размещайтесь в палатках.

      Ночью было весьма холодно. По крайней мере, мне – южанину. Утром умывались из жестяных рукомойников на той же поляне. Завтракать нас повезли в деревянную «рабочую» столовую. Мы еще не знали, что именно в этом «Голубом Дунае» нам предстоит завтракать, обедать и ужинать три или четыре года. Приятно поразили цены. Котлета стоила примерно рубль (позднее 11 копеек). Столько же борщ. При этом хлеб можно было брать бесплатно без ограничения. Вода тоже ничего не стоила. Борщ был вполне приличный, но котлета просто ужасная, подметка. Кисель жидкий и мучнистый. Да, еда не мамина и даже не московская студенческая. Через год мы к этой еде привыкли.

     После завтрака жизнь показалась веселее. Нашу поляну пригрело солнышко. Вокруг был бесконечный лес, медленно спускающийся в лощину. Листья на деревьях еще не опали и были всех цветов, от чуть пожелтевших до медно-красных. Нам и раньше сказали, что мы в Золотой долине, но только теперь до нас дошло, что это не только красивое название. Делать было нечего, и в промежутках между походами в столовую мы играли в футбол, жгли костры или просто кейфовали, каждый по своему. Время от времени к нам приходили какие-то ученые, мы тогда еще не знали никого из них, и что-то рассказывали нам о разных специальностях.

Уже через два дня стало ясно, что дальше жить в палатках невозможно из-за холодов. И нас, иногородних, отправили на месяц в колхозы жить и работать.