Про "Щелчок"

Силу свою мы почувствовали номера с третьего-четвертого. Неотвратимо близилась сессия, и боялись ее отчаянно. Символом ужаса, а равно и гениальности, был учебник Ландау и Лифшица, читать который нам даже не рекомендовалось, но задавали отдельные страницы, с которыми тоже редко кто мог справиться.

Так вот, собрались мы, как всегда только поздно вечером на кухне общежития (кухня стала теперь нашим обычным местом). Вадим, а может быть Бовин, а может и я – это никогда у нас не оспаривалось, – кто-то первый взял кисть и залихватски бросил на лист: «Щелчок». Мы уже позволяли себе художественную небрежность. Тема была ясна. Мы с Вадимом в четыре руки рисовали «страшного и ужасного» – учебник Ландау, который бежал на нас, хищно растопырив руки, а перепуганные студенты норовили увернуться. Бовин написал стишок, и сам в изумлении рассмеялся. Но прочитать рискнул только Фомичу на ушко. Они хохотали вместе, а мне сказать стеснялись. Однако не утерпеть же!

– Только его, конечно, нельзя помещать, – предварил Бовин свой опус:

Бродит призрак в НГУ,

Призрак сессии:

– Ау-у! –

А у вас от паники

Не намокли штаники?

– Можно! Нужно помещать! Замечательно!

Мы заспорили. Срочно нужен был арбитр. Мы выскочили в коридор. Там как раз величественно шествовал всеми очень уважаемый Роберт Петрович Фельде – Фильц. Он был много старше нас, до университета преподавал уже в школе математику. Фильц нес перед собой огромный ломоть хлеба с маслом и сахаром, изготовился откусить, когда мы налетели и затрендели каждый свое. Фильц выслушал стишок, важно жуя:

– Невинно, невинно... – сронил нам с высоты своего роста и возраста.

Теперь мы вывешивали наш «Щелчок» в Университете на самом выдающемся месте рано утром перед занятиями по пятницам. Сами стояли в сторонке и жадно смотрели, как реагирует толпа студентов, а после звонка – преподавателей, в этот день они слегка опаздывали на свои лекции. Потом «с чувством выполненного долга» мы отправлялись спать. Однажды я проснулась от теплого ласкового прикосновения к щеке, – на ней лежал оладышек. Вадим Палыч (почему-то мы стали так навеличивать Фомичева) напек оладьев к нашему с Бовиным пробуждению. Господи, как мы были счастливы в те поры!

Вадим много чего умел делать: здорово стряпал, ладил модели планеров, вырезывал деревянные ручки к ножам. Еще он гонял моторчик на крыше углового магазина, куда был выход из общежития, и тех, кому оказывал внимание, приглашал послушать.